Ненужная старая классика
Отрывок прошлых времен.
Бессмысленно в черепах кваситься
Не стоит. Мой череп слоён.
Он из нового дерева выструган.
Он на новый уступ взошёл.
Он облитый свинцовыми мыслями
Бьет по рифмам тяжёлым ножом.
Ничего это все почти временно;
И мой стих, тоже вскоре умрет
Даже лучше! Блокнот мой потерянный —
Никогда и никто не прочтёт.
Повезло же всем этим гениям.
Все имеют теперь монумент.
Мне бы стать водородом и гелием
Под крылом апогея в ответ.
Пусть и слог не глубок, но он вытесан
Из больших необузданных плит.
Человек, ты живёшь,— это временно.
Но мой стих до рожденья погиб.

Я бросил на паркет свой карандаш,
Стихи, поэмы, аллегории про стены.
Душа на лист. Всё баш на баш.
Чернила, урна, сон, и не в родной постели.
Рассвет и поиск новых строк.
Закат и росчерк на бумаге.
И между промежуток, срок:
Быть — а не казаться. Тихо Браге.
Романс, свеча, пустой стакан,
Наполовину? Нет! Он пуст и тем прекрасен.
Патрон, висок, курок, наган.
И кровь поэта. Труп невзрачен.
И ветер, дует и скребёт. И дверь.
Нещадно громыхают петли.
По лесу, полю, да теперь
Романс, Я, напишу, но я поэт ли?
О чем поёшь, ты воробей?
О чем же, серая, ты птица?
Ты мал, ты слаб, я все ж сильней.
Но почему я больше небылица?
Ты, воробей, живёшь, но я не жил;
Я вовсе не умею это.
Стихи, поэзия, оттоки сил.
Стакан вина, висок, дыра. И труп поэта

Прозябла земь, крепчает древо.
Но не несет уж сок с корней.
Мертво оно, мертво как вера,
Вера в могущество полей.
Исчез поэт. Исчез и глас народа.
Закат. Апофеоз. Пролог.
Глаголом жег сердца до гроба,
Но ныне вписан в некролог.
Поля забыты, роща онемела,
Нет восхищения былых красот
Художник больше не рисует небо.
Забыт пейзаж горных высот.
Искусство гибнет, сыпет сверху пепел
Свирель мертва, уж не гоняет скот.
И от того, мой друг, поэт не весел,
И от того не пишет он веселых строк.

Льдины кувшинками сбила волна,
Ветром гонимая только.
Брезжит закат, свет даря облакам
На губах снова солено-горько.
Пенится море, бьется о борт,
Но не пробить крепкий корпус.
Слышишь, моряк, песнь синих вод?
Куда повернёт снова компас?
Пенит форштевень волны, и в миг,
Вдруг оглушительно громко
Охнет корабль, словно старик,
Вжав моряка в переборку.
Ухнет моряк, рассмеявшись в ответ,
Звякнет бутылками с водкой.
Пьяной походкой, за волнами вслед,
Топчет шальную чечётку.
Море. Закат. Свет пробил облака.
Волны стихают и ветер
Сколько ещё? Не видать берега?
Бьет по грот-мачте леер.

Сausa est victima,
Или иными словами,
Я все положил на алтарь, и та истина,
Что теперь изрекаю губами,
Говорит лишь о том,
что послушай, пожалуйста,
Я могу говорить о таком,
Не скрывая реальности;
Я был трижды влюблён
Как и проклят, не прошу ничего, ни зачем.
От иной суеты, что по зову судьбы, словно лён,
Мягко обвив по периметру стен
Мое эго, душа его, словно Геракл химеру.
Но я не прошу об обратном,
Как я выше сказал, я пожертвовал разумом в меру,
Ради того, чтоб достичь своей Ultima Thule.
По среди галерей, парков церквей,
Кафедральных соборов и прочих культурных наследий,
Я выделяю тебя средь людей,
Словно оду в верхушке поэзий.
Это патовый шаг,
Хоть за ним и придёт избавленье.
Я теряюсь в безводных песках,
Незнания чувств и любви представления.

Я не писал сонет.
Не рисовал картин, какими Вы увидеть их хотели.
Немой, живой портрет,
Холодным взором заковал меня в постели.
Я вечно спал.
Был вечер, сон тягуче забивался в шторы.
Вдруг взбунтовал,
И как коню, Морфею, в бок, до крови, врезал шпоры.
Раздался плач,
Такой надрывный, детский,
И сон понёсся в скач,
Прочь с головы, фуражкою кадетской.
Я сделал вдох
Для верности, затем второй и третий.
Почти оглох;
Забыл как дышит молчаливость в лунном свете.
Наитием пришла в окно,
Одна из мыслей, что тревожила мне душу,
Существенно лишь то,
Что своевременно со дна, выходит к нам наружу.

Прожекторный играет свет,
По волнам что бегут извечно,
И их неугомонный бег,
Прожектор освещает безупречно.

Летящий с неба снег,
Ложится в гладь и сразу погибает,
Как будто тот же человек,
Идёт, хоть и о смерти знает.

Но снег тот тоже есть вода,
Он стать волной мечтает,
Как человек идущий по годам,
Полёт свой он не замечает.

Так замечательно одно,
Что вихрь снег спасти желая,
Лишь ускоряет смерть его,
Снежинки в гладь воды вгоняя.

Затем грустит и плачет горько,
Ища отмщенья среди вод,
Наткнётся на корабль, и ударит звонко,
Волной снежинок, мёртвых, кораблю о борт.

Есть карие глаза,
Свет их загадочный и строгий,
Манящий вдаль, словно сама судьба,
Но путь тот будто не далекий.
Есть волосы колосья ржи,
Загадочно, пленительно сплетая,
Все то, чем дорожил,
О чем теперь и не мечтаю.
Есть руки, шрамы на руках,
Есть плечи, белость их есть благородство,
Есть удивленье, как же так,
Вокруг тех плеч, других кистей уродство.
Есть небо, но в нем нет тех глаз,
Тех рук и плеч. Нет плена, есть свобода,
Но будь все то, я не нашёл бы лаз,
Из рук со шрамами, пусть и на век бы был окован.

Почему так не может быть?
Почему люди не бывают с крыльями?
Почему мы не можем плыть
Против течения сильного?
Почему навсегда одиночество,
В каждом теле, рождённом матерью?
Почему одиночество с творчеством,
Так слиятельны, как нищий с папертью?
Почему до сих пор объясняемся,
Не глазами и взглядом вполне осознательным,
А словами, и в них проникаемся,
Абсолютно и так обстоятельно?
Почему нет любви нигде,
Нет души и счастливого бдения,
Может спрятались в бороде,
У бродяг под начало их приключения?
Почему так всем важен ритм,
Что вбивает в такт танцем искренним?
В пыльных книгах остатки рифм
Подбираем как будто истину.
Ну а вдруг, все что есть, абсолютно, бессмысленно,
Не несёт в себе никакой информации,
Человеком выдумано единственно
Для жизни своей имитации?
Что в итоге от нас всех останется
Лярды плит с креативной эпитафией?
Ветви с листьями, что состарившись,
Опадут на асфальт битым гравием.
Под катком, что титан, что без времени,
Их размажет судьба ножом масленным.
Почему же нельзя лебедем
Улететь? - Крылья спалены.

Приложи ухо к ракушке,
Только не прижимай сильно.
Вспомни о плюшках
Бабушкиных с ванилью.
Зачеркни, то что писал без настроения
Ты же не обиженный мальчик,
Нашлёпанный мамкой за представления
И капризы, и порезанный пальчик
По ребяческой глупости.
Не трави душу каждому встречному,
Не принимай тупости
Близко к сердцу, от каждого изувеченного.
Да, и если захочешь набрать телефон,
Под давлением градуса,
Лучше забудь её имя и стон
Задержи. Упади с пандуса.
Ударься головой и забудь
Как и тебя зовут. Реквием
Напиши; потеряй суть
И ложись в гроб насладись пением
Певчих, в храме Христа Спасителя,
Так и лежи пока тебе не поставят памятник.
Стань воистину мстителем,
Для начала воскресни, если, конечно, праведник.

Вскользь проведя по струнам души,
Ненароком задел, зацепил за живое.
Как позже потом оказалось гроши,
То остались от клада. Порою
Копаясь в себе замечаем лишь тени,
То тени от света давно догоревшей свечи,
Сливаясь как пара влюблённых на сене,
Колют и режут, и бьют как мечи.
***
Вскользь проведя по струнам души,
Ненароком задел за больное.
В покое, что было. Пиши не пиши,
Не прочтёт тот кто должен. А сердце не ноет.
А сердце не ноет, его вовсе там нет.
Искусно запрятано в шкафчик,
Там, знаешь, твой тоже скелет,
И, струнный, особенный пальчик.

Закружилась листва неистовым плясом,
Волос длинный сыграл на ветру.
Я своим опрометчивым басом
Все опять в порошок перетру.
Звонко. Вдруг тихо на шёпот. Тут же навзрыд
И слеза на щеке. Через тернии к звёздам?
Нет! Через пропасть обид!
Через лужи отвергнутых слез дам.
Да, и нам было легко, мы дошли до границы,
А дальше уже только горы вражды.
Посмотри! Обернись! Видишь крылья той птицы?
Нет, не видишь! Не стало нужды.
Так натянулись нервов канаты,
Так натянулись, что лопнуть должны,
Что шей, что сшивай, не помогут заплаты
Жалких потуг, что теперь не важны.
Что же с тобой? Не видать мне удачи.
Бросила на пол письмо и цветы,
Я не люблю, когда кто-нибудь плачет,
Особенно, когда плачешь ты!

Однажды солнце взойдёт над нами,
Окрасит красивый наш дом:
Зелёных деревьев без зданий,
Без вышек, на море бирюзу волн.
Под сенью небесного грота,
Однажды, когда-нибудь, чистой росой
Омоет, от сажи, лицо природа,
Не тронута боле, серпом и косой.
Когда-то, когда нас не будет,
Дом наш проветрить решит,
Чистая, снежная вьюга,
Спустившись с горных вершин.
Однажды, спокойствие станет,
И небо, грязь смоет дождем.
Отмыв, человечества память,
Сверкающим чистым ручьём.
Однажды, есть вера в такое,
Надежда на ясные дни,
Любви лесные покои,
Свершат грозный суд над людьми!

На лепестки шипастой розы
Шрапнелью вылетел плевок.
В России грустно жить без дозы.
Смети свою судьбу в совок.

Наш паспорт это просто книжка
Писатель - стук от каблуков.
Следят соседи за интрижкой
Ты никогда не одинок.

Здесь так приятно просто сдохнуть
Среди молебнов и гвоздик.
Наш шарик должен скоро лопнуть.
Ты в двадцать пять уже старик.

Не кино наша жизнь,
Так сложилось, увы,
И с прискорбием роль примеряя,
Погребальные ждём мы цветы,
При том сами в горшке увядая.
Так отчаянно крепко вцепясь,
В лошадь мертвую, кровью харкаясь.
От себя открестясь, все попутно боясь,
Отпустить, с мертвой лошадью все же считаясь.
Вихрем скорби по прошлым мечтам,
Не свершившимся даже в прошлом,
Тихо чахнем, как скверный туман,
Опустившийся на город ночью.
Ищем все и всегда, копошась, словно жук,
В нечистотах души ковыряя.
Тихо сердце стучит. Громко слышится стук.
Тишина как всегда убивает.
Тонкий карточный дом, озорник ветерок,
И итогом затем разрушение,
Деконструкция слов, вечных мыслей поток,
А в последствии самозабвение.
Есть анализ себя, как анализ врага,
Подойди посмотри в отражение.
Что увидишь ты сам, присмотревшись когда?
Друга лик или недруга взгляд? Все едино в этом мгновении.

Погоди. Стой! Минута осталось,
Но время! Нет, не унять, в тишине
Падает лист, а за ним и тоска увязалась,
Вместе летя утопают во сне.

Осень. Сентябрь. Минута до встречи.
Лай или вой от бродячих собак.
Тишина. Тет-а-тет. Снова смуглые плечи.
Бёдра качаются с ветками в такт.

Ветер. Осень. Минута прощания.
Дерева плач, желтый в лужице лист.
Капает дождь. Разочарованием
Закончится, наш, пышный круиз.

Запах с контейнеров уличных свалок.
Хрущёвка. Подъезд. Твой третий этаж.
Шум от ветвей так по-прежнему жалок,
Окна закрыты. Вечер входит в кураж.

Осень. Стемнело. Походка шальная.
Чувство такое, что пустишься в пляс.
Ветер срывает, с деревьев бросает
Листья, лишив их, своих желтых ряс.